Насмерть - Страница 86

Полог палатки откинулся и один из «ботаников» замахал ему рукой.

— Товарищ полковник, можно вас? Нам помощь нужна.

Только железная выдержка не позволила Проскурину вскипеть, будто чайник «Можно»!!! Можно Машку за ляжку и козу на возу! Аборты нестроевые! Что у них там еще приключилось, если без его помощи обойтись не могут?

— Вы понимаете, у нас, конечно же, есть свои специалисты и по связи, и по арткорректировке…

Ну, да, конечно, специалисты у них… Полковник из последних сил сдерживал все больше накатывающее раздражение. Да вы, блин, собственную задницу без посторонней помощи почесать не сумеете, гении, мать вашу.

— Но нам все-таки нужен человек вашего уровня знаний и опыта, разбирающийся к тому же в здешней оперативной обстановке. Поможете?

Проскурин все еще булькал где-то внутри, но слова «ботаника» про уровень знаний и опыта ему польстили. Ладно, не просто же так сюда этих мышей лабораторных прислали, да и в приказе четко значилось «оказывать любое содействие». Ну, значит, нужно идти и оказывать…

Все раздражение полковника и его презрительно-ироничное отношение к «очкарикам» в одно мгновение испарились, стоило ему пройти сквозь двойной тамбур палатки. Осталось только изумление. Теперь его штаб напоминал… Даже сравнение подобрать сложно… Когда-то в далеком детстве, еще до Большой Тьмы довелось тогда еще совсем маленькому Саше Проскурину увидеть по телевизору Центр управления полетами на космодроме Байконур. Все, что он увидел перед собой, ближе всего было именно к нему. Добавляли схожести и непонятные, обрывистые фразы «очкариков».

— Входит в зону…

— Сигнал четкий, стабильный…

— Есть! Пошла телеметрия…

Но главный шок вызвали все же не штабели непонятных приборов, не мерцающие мониторы компьютеров и перемигивание светодиодов непонятного назначения аппаратуры. В самом центре стояла большая плазменная панель, которая вдруг засветилась и на ней возникло… Нет, конечно, телевизионное изображение все равно отличается от топографической карты, но не узнать окрестности собственной базы с высоты примерно птичьего полета полковник просто не мог. Именно их сейчас этот большой телевизор и показывал, мало того, поверх изображения была, видимо, с помощью компьютера, наложена артиллерийская сетка. Нормально так! Это что же — интерактивная карта?

— А масштаб какой? — невольно вырвалось у Проскурина.

— А любой, — фыркнул кто-то из «ботаников», но полковник на такое несоблюдение субординации даже внимания не обратил, потому что… Да быть того не может!!! Изображение на экране вдруг начало стремительно приближаться, и он внезапно понял, что это не карта! Это реальное изображение его базы. Вон, ребятишки из первого батальона со сломавшейся вчера БМП возятся. Еще б они не возились! Он лично давеча их комбату, майору Беленькому, такого фитиля за этот гроб на гусеницах вставлял, что теперь пахать будут как заведенные, пока не заработает.

— Это оно что же, в реальном времени? — изумлению Проскурина нет предела.

— Ну, почти, — слегка замялся старший «ученый». — Некоторый пинг все же присутствует.

— Чего присутствует? А если по-русски?

— Ну это время между действием и откликом на него. Короче, все, что мы видим на экране, идет с примерно тридцатисекундной задержкой. У сигнала скорость огромная, но аппаратуре необходимо время на его обработку…

— Погодите! А можно дать увеличение на вход в нашу палатку? — прерывает объяснения полковник.

— Да запросто, — отвечает технарь уже в спину выскакивающему из палатки Проскурину, а уже через полминуты и сам полковник и весь коллектив «ботаников» рассматривает на экране его собственное удивленное и одновременно довольное лицо, поднятое в небу. Тот полковник, что на экране, довольно зажмурился и показал небесам язык, тот, что стоял в этот момент перед экраном, смущенно кашлянул в кулак и потупился.

— Неужели спутник? — неверящим голосом спрашивает Проскурин.

— Он самый, — кивает головой старший из «ботаников». — Ну, что ж, тест можно считать успешно проведенным. Теперь у нас примерно четыре часа на выяснение обстановки в тылу противника. Выявляем приоритетные цели для удара артиллерии, даем пушкарям координаты, смотрим результаты. Потом спутник уйдет до завтра.

— Охренеть! — только и смог выдохнуть полковник. — Да, парни, теперь у нас будет совсем другая война!

А где-то почти в полутысяче километров от полковника и набившихся в штабную палатку «очкариков», по другую сторону Кавказского хребта, посреди улицы стоял высокий широкоплечий мужчина с только начавшим заживать шрамом на левой щеке, одетый в выцветшую на солнце и застиранную брезентовую «горку». Он выбрался из внедорожника, притормозившего возле стоявшего неподалеку от центральной площади станицы Червленная явно совсем недавно построенного дома. Мужчина аккуратно опустил рядом с собой на дорогу здоровенный, туго набитый брезентовый баул, из затянутой горловины которого торчал наружу ствол автомата, и, оглядевшись, тихонько выдохнул:

— Ну, вот я и дома.

Потом, закинув баул на плечо, он, чуть прихрамывая, пошел к воротам. К своему дому. Туда, где его ждала самая лучшая, самая прекрасная девушка на свете, туда, где будущей весной он своими руками высадит во дворе виноградную лозу и яблоневые саженцы. Под которыми, к тому времени выросшими, когда-нибудь, но он надеется, что уже скоро, будут играть его дети.

Это его дом, его крепость, его тихая гавань. Это именно сюда он стремился всю свою жизнь. Это сюда он шел сквозь войну и смерть. Шел, чтобы дойти.